Лондонский КИНО-fest: перемены, которых мы ждали

С 20 по 27 июня в Лондоне пройдет независимый фестиваль КИНО-fest. Это проект, посвященный культурной революции 80-х в СССР, его цель – взглянуть на это ушедшее «революционное десятилетие» через призму музыки, кино, моды и искусства.

В течение недели на 4 городских площадках организаторы будут знакомить публику с ключевыми фигурами тех бушующих горбачевских лет: Сергеем Курехиным, Виктором Цоем, Тимуром Новиковым… Это герои андеграунда Ленинграда и Москвы, пионеры новой волны, которые сформировали целый культурный пласт неформального искусства.

 О тех исторических временах и современных тенденциях музыкальной арены мы поговорили с музыкальным критиком Артемием Троицким и историком, журналистом BBC Александром Каном.

 

– Артемий, андеграундная музыка 1980-х – это  сплошное неформальное противогосударственное движение. Затем появилась поп-музыка, на которую никогда не было гонений. Скажите, наш рок погиб просто естественным образом от нехватки вектора развития или он перешел на сторону шоу-бизнеса?

Артемий Троицкий: – Все произошло в начале девяностых. Есть несколько причин, почему рок оказался в таком глубоком кризисе. Классический русский рок был протестным по духу и вдохновлялся «рассерженностью» на окружающую жизнь. Поскольку жизнь очень изменилась во время перестройки, исчезли и комсомолы, КГБ, и министерства культуры. И стало не очень понятно, против чего протестовать. Поэтому, как мне кажется, случился такой identity crisis. Вторая причина заключалась в том, что публика охладела к року. Потому что рок все-таки музыка грузящая: необходимо слушать текст и музыкальный ряд не очень примитивный. И в тот период как раз начала развиваться попса вроде «Ласкового мая», «Гаража», и часть публики переметнулась в ту сторону, особенно молодая. Это тоже по року ударило. Третья причина: на международной сцене ничего не получилось. Тогда же было несколько рок-проектов, которые делались с глобальным замахом. У Гребенщикова вышел мировой альбом «Radio Silence», у «Парка Горького» вышел альбом, у «Звуков Му» вышел альбом и так далее. Вокруг них была довольно большая рекламная кампания на Западе, но все они провалились. Четвертая причина, почему рок оказался в кризисе: фатальное стечение обстоятельств — погибли Башлачев, Цой, Майк. Несколько важных человек эмигрировало. В том числе Агузарова. Таким образом, полянка неожиданно оказалась опустевшей.

– Однако до сих пор некоторые группы живы и весьма популярны – «ДДТ», «Аквариум», «Алиса». Их любят за старое, потому что есть это ощущение молодости? Насколько их рок несет информационную ценность?

 А. Т.: – Я думаю, что тут индивидуально. Я бы сказал, что «ДДТ» и «Аквариум» любят и за старое, и за новое. Они постоянно обновляют репертуары группы: и Гребенщиков, и Шевчук пишут много новых хороших песен. Безусловно, ностальгические чувства очень сильны. Например, мне гораздо интереснее слушать новые песни Гребенщикова, чем старые. В силу своих человеческих, характерных черт я, в принципе, ностальгии не очень подвержен. Напротив, мне всегда интересна новая информация. Поэтому мне было очень интересно пойти на концерт Гребенщикова с симфоническим оркестром и хором. Но главное, я вижу, что Боря развивается и по-прежнему амбициозен. И это очень здорово. То же самое можно сказать о Шевчуке, который постоянно пробует что-то новое. Причем Гребенщиков  и Шевчук — это два совершенно разных музыканта и человека. Последняя программа  Шевчука вообще построена в хронологическом порядке, то есть вся история России, показанная сквозь призму истории «ДДТ». Я очень впечатлен тем, в какой приличной форме находятся наши рокеры восьмидесятых годов.

– Александр, одна из причин бунта наших рокеров — политическая. Отразилась ли современная политическая ситуация (Трамп, Brexit) на музыкальных течениях на английской сцене?

 Александр Кан: – На самом деле практически нет. Мне недавно попалась статья, которая перечисляла проявление музыки протеста в связи с появлением Трампа. Там перечислялась добрая дюжина каких-то исполнителей. Никого из них нет в поле зрения, это второстепенные люди. Единственное, что было заметно, — это имена тех, кто достаточно громко и декларативно отказался принимать участие в инаугурации Трампа в январе этого года. И там действительно есть значимые имена. Начиная от Мадонны и заканчивая такими вроде бы невинными и не склонными к социально-политическим жестам исполнителям, как Шарлотта Черч. Все они проявили свою политическую сознательность и заявили, что они ни в коем случае не согласны. Некоторые из этих заявлений были весьма едкими и ехидными по отношению к Трампу. Что касается ситуации в России, то в этом смысле альбом «Соль» (сольный студийный альбом Бориса Гребенщикова) очень показательный, сильный и мощный. Насыщенный яркой образностью вполне политической значимости. Сейчас у нас есть всякие Noize Mc, Вася Обломов, но как-то все равно этого недостаточно.

 – Тогда, в 80-е, бунтовали против режима СССР. Но и сейчас в России все не так гладко. Боятся бунтовать или бунтуют не в музыкальной сфере, а в социальных сетях?

 А. Т.: – Нет, бунтуют и здесь, и там. Достаточное количество музыкантов продолжают писать такие актуальные, злободневные произведения. В основном это не рокеры, а рэперы и хип-хоперы. У нас очень много радикального рэпа, который и матерный, и не имеет никакого отношения к попсе. Например, рэп-команда под названием «Второй сор» пишет совершенно зверские песни о современной российской действительности. И таких довольно много. Другое дело, что они имеют очень ограниченный круг распространения: их нет ни на радио, ни на телевидении. Они есть только в интернете и маленьких клубах. Проблема в том, что спроса нет. То есть феномен восьмидесятых годах был не только в том, что открылось огромное количество талантов, а в том, что был патологический и страстный интерес к этой музыке. И поэтому они все настолько мощно выстрелили. Сейчас интерес, к сожалению, очень ограниченный.

– Это страх или усталость?

А. Т.: – Я думаю, что это и страх, и усталость, и растерянность, и масса вообще всего. Но после событий 26 марта — митингов старшеклассников и студентов против коррупции –  остается надежда, что, может, еще что-то сдвинется. Общество замерло в ожидании.

 – Случились ли в России и Европе те желанные перемены, о которых пели в 80-х, или за изменением общеполитической, информационной среды все размылось?

 А. Т.: – Если говорить о России, то сначала перемены взяли верх, и страна совершеннейшим образом изменилась в конце восьмидесятых и тем более в девяностые годы. И вообще она стала другой страной и с другим названием. Перемены пришли, другое дело, что гораздо разнообразнее и многозначнее, чем люди надеялись. Произошли как хорошие, так и не очень хорошие перемены. Причем со временем нехороших перемен стало больше. И сейчас мы вернулись примерно к тому же, что было в стране в начале восьмидесятых годов. Сравнение десятых годов XXI века и Путина с концом семидесятых и началом восьмидесятых годов Брежнева стало банальным.

А. К.: – В России ситуация менее радужная. Тем не менее, несмотря на победу консервативной революции, частная собственность остается, свобода передвижения остается, «Новая газета», «Эхо Москвы» находятся не в подполье. К сожалению, очень многое нас заставляет вспоминать семидесятые и начало восьмидесятых брежневской эры, тем не менее многие завоевания все-таки есть, и о них не стоит забывать.

 

Беседовала Маргарита Багрова, фотографии Оксаны Мерзликиной.

Фестиваль КИНО-fest, 20-27 июня 2017

перейти на сайт Kino-fest